Традиции народов Африки

Профессор Дмитрий Бондаренко провел немало времени в научных экспедициях, изучая культуру и историю народов Африки южнее Сахары. Мы приехали к нему в Институт Африки РАН, чтобы поговорить о прошлом и будущем Черного континента, а главное — о тех культурных константах, которые задают своеобразие и направление ее исторического пути. 

 

Вы изучаете культурную эволюцию африканского общества. Честно говоря, так и хочется неполиткорректно воскликнуть: да какая эволюция, они же до сих пор дикие! 
Идея о том, что Африка застойна, не склонна к развитию, восходит ко временам открытия ее европейцами. На этом строилась не только идеология колониализма, но и научные теории того времени. В африканистике господствовала хамитская теория (хамиты — потомки Хама, одного из сыновей библейского патриарха Ноя. — «РР»), согласно которой достижения африканской культуры связаны исключительно с хамитскими народами, то есть европеоидами, в давние времена пришедшими в Африку. Лишь в 50-е, когда началась деколонизация и сменился политический заказ, стало очевидно: хамитская теория не работает.
На самом деле африканские общества про­шли огромный путь развития. Я даже не беру в расчет то, что человек, как считается сейчас, появился именно в Африке –– на просторах между современными южной Эфиопией и северной Танзанией.

Тем более. Значит, у африканцев было гораздо больше времени на социальную эволюцию — огромная фора, — а они по-прежнему какие-то диковатые…
Дикарь — за этим словом стоит европоцент­ризм мышления, представление о том, что все народы карабкаются по одной и той же лестнице и выше всех залезли европейцы.

Ну да, от дикости к прогрессу.
Это в XIX веке слово «дикость» было научным термином. А сегодня оно само звучит дико, потому что социальная эволюция не имеет одного заданного заранее направления, есть много вариантов. Тот же технический прогресс не обязательно однозначно определяет степень продвинутости культуры. В Африке, например, бессмысленно переходить от мотыги к плугу, потому что там очень тонкий слой плодородной почвы, который плуг уничтожает, а мотыга как раз является оптимальным орудием.
Но сегодня уже нет той Африки, которую увидел Ливингстон в XIX веке. Своеобразие сегодняшней Африки в том, что, хотя люди там и одеты по-европейски, и газеты читают, и телевизор смотрят, глубинные основы африканской культуры никуда не делись.

А что увидел Ливингстон? Дикарей с кольцами в носу?
Что касается любви к трансформации тела, то она распространена и в нашей культуре — вон сколько тату- и пирсинг-салонов. В традиционных африканских культурах это важные социальные знаки. Допустим, насечки на лице могут маркировать этническую принадлежность, татуировки — статус женатого человека.

Мы говорим о Черной Африке южнее Сахары, а Египет, Карфаген — это совсем другая история, часть средиземноморской цивилизации, верно?
Безусловно, как и более поздние арабские культуры Северной Африки. Если рассмат­ривать Африку южнее Сахары как единую цивилизацию, то до эпохи Великих географических открытий она развивалась более или менее изолированно, в соответствии с собственной внутренней логикой.

Почему все же получилось так, что европейцы стали колонизировать Африку, а не африканцы — Европу?
Здесь больше умозрительных гипотез, чем доказательств. Бросается в глаза динамизм европейской цивилизации, стремление к расширению своего жизненного пространства, интеллектуальных горизонтов — это культура Прометея и Фауста. Если спуститься на землю, то в период после промышленной революции нужно было расширять рынки, что было главной движущей силой колониальных захватов. Ведь до XVIII века Европа отставала в экономическом развитии от Китая или арабских стран.
У нас преобладают линейные представления о времени. Это можно найти еще у Гераклита. Помните — «Все течет, все изменяется» и «Нельзя войти в одну и ту же реку дважды»? А классический африканец, узнав об этом, умер бы от ужаса. Для нас сегодняшний день никогда не повторится, он абсолютно уникален. И это нам нравится, мы приветствуем изменения. А в африканской культуре преобладает восприятие времени как цикли­ческого процесса, когда все возвращается на круги своя.

Но это же в любых архаических обществах. А в чем специфика Африки?
Еще в начале XX века известный английский этнограф Перси Толбот (Percy Amaury Talbot), который был не профессиональным ученым, а колониальным администратором, писал, что «не может надеяться понять чувства и мысли африканца тот, кто не понимает, что мертвые для него — живые и обладают большей властью, чем обладали при жизни».
Даже христианство в Африке приобретает очень своеобразные формы. Я имею в виду не Эфиопию, где оно стало государственной религией еще в IV веке нашей эры, а современную Черную Африку, где возникает множество культов, объединяющих христианство с элементами традиционных верований. И там и там есть представление о том, что люди не умирают, и есть идея воскресения.
Они верят в то, что мир создан их предками. Предки его могут и погубить: дать или не дать урожай — от них все зависит, они могущественнее и важнее живых людей. От последних же требуется постоянное поддержание вселенского статус-кво: предки создали мир именно таким, и если люди начнут что-то менять, вряд ли это понравится предкам.
Земля принадлежит предкам, ныне живущие владеют ей как своего рода доверенные лица: для африканца продать землю все равно что продать руку или ногу. А если отношения с основным средством производства, землей, строятся совершенно иначе, чем у нас, то и направление развития общества иное.
Главное в жизни — то, что каждый в идеале может стать предком. Для этого надо иметь потомков. Поэтому наличие массы родственников, большая семья — вот главное богатство человека. Как-то я в Танзании был на одной свадьбе, где, как мне сказали, со стороны невесты было двести близких родственников. У нас двести родственников в принципе немыслимо, а там было двести только «близких». И дети — это огромная ценность, ведь именно они будут отправлять твой культ как предка: предками становятся только после определенного цикла обрядов поминовения, которые должны совершить потомки.

Все же не очень понятно, как эти традиционные представления определяют все отношения человека с обществом.
По сей день господствующая форма социальной организации в Африке — это община. Во многих странах континента 80–90% людей продолжают жить в рамках общины, и даже те, кто уходит в современные города, не порывают с ней связи. В основе общины лежит принцип родства: это большая семья — те, кто оказался в городе, обязательно посылают деньги родственникам в деревню.
Императив родственной взаимопомощи и сегодня доминирует в Африке. То, что у нас назвали бы коррупцией, там воспринимается как совершенно достойное и, более того, единственно правильное поведение.

Но ведь предков и родственников принято уважать в любой культуре…
Элементы культа предков занимают важное место в любой религии, в том числе и в христианстве — и мы ходим на могилы и выполняем обряды поминовения. Но в Африке этот культ стал определяющим элементом картины мира.
В христианстве или исламе рай — это общество, организованное совсем иначе, чем существующее в реальной жизни, это мир абсолютного блага, и связь с этим миром нам недоступна. В африканской же культуре эта связь постоянна. Считается, что некоторые люди способны подниматься туда, где живут предки, а предки постоянно присутствуют среди людей, помогая или мешая им. И мир духов организован так же, как этот мир: там такие же деревни, такие же кварталы ремесленников, такие же короли.
Непосвященных часто удивляет, как легко африканцы относятся к смерти. Я наблюдал африканские похороны: идет процессия, человек двести, несут гроб, обвешанный разноцветными воздушными шариками. Люди идут под музыку, танцуют. Для нас это святотатство, а для них мертвые живут рядом, с ними можно общаться.
Если для христианина главная награда — попасть в рай, то в африканских верованиях это скорейшая реинкарнация, возвращение в эту жизнь в образе потомка. Когда рождается новый человек, ничего нового в круговороте жизни не происходит — просто возвращается кто-то из предков. Колдуны и прорицатели определяют, кто именно вернулся, и дают родившемуся его имя. И поэтому тоже важно иметь детей — чтобы вернуться.

Какие в доколониальной Африке были государства, цивилизации, сообщества? Как они были устроены?
Общество, которое я лучше всего знаю, поскольку сам много лет его изучал, — это доколониальное королевство Бенин. Это одна из самых ярких и сложных культур Африки, которая сегодня многим известна благодаря шедеврам скульптуры — так называемой бенинской бронзе (более 1000 латунных пластинок с изображениями из королевского дворца Бенина, захваченные британскими войсками во время бенинской карательной экспедиции 1897 года и частично переданные в Британский музей). Это не современная Республика Бенин (с 1960 по 1975 год — Рес­публика Дагомея), которая в 1975-м взяла себе название в честь того, былого королевства, а территория современной юго-запад­ной Нигерии, населенной народом бини.
Поначалу это было простое общество мотыжных земледельцев, потом деревни начали объединяться под властью вождей, наконец возникла первая династия. Власть была очень хрупкой, все время совершались перевороты. В XIII веке после серьезного политического кризиса был приглашен новый правитель из соседнего народа йоруба, из священного города Ифе. Ему удалось установить прочную власть — династия правит по сей день: с 38-м правителем из этой династии я встречался в его дворце.
Бенин нельзя было назвать государством в европейском смысле, так как надобщинные институты не подчиняли себе общинные, а воспроизводили общинную матрицу. С XVII века реально главной функцией правителя была идеологическая — служить символом единства. Архаическое сознание конкретно: жителю деревни трудно понять, что он составляет единое целое с людьми, которые живут далеко и которых он никогда не видел, а через фигуру верховного правителя эти люди осознавали свое единство.
Основной миссией правителя виделось поддержание связи с высшими силами, а не административные функции. Никакой администратор не поможет, если обидеть предков и они уничтожат урожай. Эти представления отражались в замечательном придворном искусстве, пышных ритуалах, богатой мифологии.

Кстати об искусстве. Есть ли в африканском искусстве какие-то стилистические или иные константы, позволяющие говорить о его единстве?
Оно очень разнообразно. Кстати, оно оказало огромное влияние и на европейское искусство начала XX века.

Да, фовизм…
И на живопись Пикассо, Дерена, и особенно на скульптуру. Многие явления африканской культуры трудно адекватно выразить на нашем языке. Африканец стремится, чтобы вещи, которые он изготавливает, были красивыми. Но прежде всего они имеют практические функции: это изображения предков и другие ритуальные и бытовые предметы, символы власти. Искусство как создание вещей в чисто эстетических целях — явление для традиционной Африки очень редкое.
Если говорить о каких-то общих стилистических чертах, то африканское искусство очень экспрессивно, очень эмоционально, а главная идея, которую, на мой взгляд, оно выражает — что есть некая безликая жизненная сила, разлитая по всему миру, и люди ее черпают. Правители, например, получают больше жизненной силы. Часто правителям даже запрещалось общаться с обычными людьми: считалось, что жизненная сила правителя так велика, что она просто погубит обычных людей.

Мрачновато как-то…
Да нет, африканская культура очень жизнеутверждающая. У нас любят смеяться над тем, что африканец может лежать под деревом, ничего не иметь и быть счастливым. Недавно я познакомился с материалами одного сравнительного психологического исследования жителей Франции, Турции и Нигерии. Оказалось, самые счастливые живут в Нигерии, а самые несчастные — во Франции. И действительно, когда я первый раз приехал в Нигерию, меня поразило обилие улыбающихся лиц на улицах. Эта идея жизненной силы легла в основу их бытовой философии: они умеют ценить жизнь как таковую, жизнь как факт. В результате у многих африканцев нет особого стремления подняться, сделать карьеру. «Африканская философия», кстати, повлияла и на западную — в частности, на экзистенциализм. Ей интересовались Камю и Сартр.

А как эволюционирует современная африканистика?
Сегодня в мире для африканистики сложилась неблагоприятная ситуация. Пик интереса к Африке пришелся на периоды колониализма, деколонизации и первые годы существования суверенных африканских государств — с 30-х до конца 70-х годов прошлого века. Тогда на Западе, да и в СССР, на ее изучение выделялись большие средства.
Но на рубеже 70–80-х рухнула надежда, что, когда колонизаторы уйдут, все станет на свои места и начнется «нормальное» развитие. Похожее разочарование я наблюдал по отношению к России, когда работал в Америке в начале 90-х: американцам казалось, что есть хороший русский народ и есть плохие коммунисты — если убрать коммунистов, то за пару лет мы станем похожими на них, себя же они видят как эталон.
В африканистике это разочарование вылилось в сокращение финансирования и падение престижности занятия Африкой. Вдобавок во многих странах континента установились националистические режимы, которые затруднили доступ неафриканским ученым к полевой работе.

Можете ли вы дать прогноз дальнейшей эволюции африканского общества, исходя из его культурных особенностей?
Есть такая категория ученых, их принято называть афропессимистами, — это те, кто утверждает, что Африке ничего не светит. И действительно, у Африки безумное количество проблем — от СПИДа до того, что практически невозможно найти деревню, где было бы электричество.
Надо понимать, что сегодняшняя Африка, безусловно, не в состоянии преодолеть экономическую отсталость самостоятельно. На мой взгляд, путь к улучшению ситуации лежит прежде всего через развитие образования в Африке. Пока не хватает средств, зданий, учебников, учителей. Нищета не позволяет людям отправлять детей в школу, даже если образование бесплатное: у них нет денег на учебники, ручки и тетради. А самое главное — если семья отправляет ребенка в школу, она теряет рабочие руки.
И здесь, конечно, встает вопрос: что другие страны могут сделать для Африки и должны ли они что-то делать? На мой взгляд, безусловно, должны. Ведь мир становится глобальным и проблемы Африки отражаются на мире в целом — от плохо контролируемой миграции до распространения болезней. Африке необходимо помочь.

В колониальные времена тоже так говорили. Есть во всем этом что-то от «колониального дискурса».
Да, многие страны, включая Россию, и сегодня имеют в Африке свои интересы, в том числе связанные с разработкой природных ресурсов. Критики говорят, что вся помощь Африке своекорыстна и на каждый ввозимый доллар вывозится два. Но я бы посмотрел на это иначе: конечно, природные богатства Африки вывозятся, но школы и больницы, которые строятся в обмен, остаются. Все равно сегодня африканские страны не могут самостоятельно, без помощи Запада, России или Китая, разрабатывать свои природные ресурсы.
Но очень важно не просто предоставлять помощь, а создавать в африканских странах условия для того, чтобы со временем они смогли развиваться самостоятельно. Хотя порой африканцам очень вредит идея, что им все время должны давать все просто так, в счет «неоплатного долга за века работорговли и колониализма».
И все же я осторожный оптимист в отношении Африки. Я часто езжу туда и вижу, как там растет слой образованных людей, как появляются новые предприятия, развивается экономика.

И последний вопрос, который я задаю с некоторым своекорыстием. Куда лучше всего съездить, чтобы почувствовать дух Африки и не сгинуть там?
Вопрос в том, как выбрать золотую середину между слишком заезженными туристическими местами и глушью, в которую отправляются только опытные путешественники. Туристу сегодня реально поехать в Южную и Восточную Африку: ЮАР, Намибию, Ботсвану, Кению, Замбию — там водопад Виктория… Я бы больше всего рекомендовал Танзанию. Это дружественная, спокойная страна с достаточно развитой туристической сферой. Там знаменитейшие заповедники Нгоронгоро и Серенгети — лучшие в Африке, остров Занзибар с прекрасными пляжами, построенный арабами чудесный город Стоунтаун, включенный ЮНЕСКО в список Всемирного наследия наряду с развалинами средневековых арабских городов Килва-Кисивани и Сонга-Манара. А еще очень милый город Дар-эс-Салам, наконец, высочайшая точка Африки — гора Килиманджаро.


Автор: Андрей Константинов, журнал "Русский репортер"